Назад

Среди стихий

Татьянами внизу. Мы, верхние, взяли на себя свет прожекторов, а там у них, в
пленительном полумраке, слышится Славин  голос.  Под рукой у меня безмолвная
гитара, на коленях голова безмолвной Лолиты.  Слава рассказывает.
В кабине его четырехместного самолета Як-12  три пассажира. Он в первый
раз видит этих  людей, а они  его. Все торжественны, откинулись в заваленных
назад  креслах  "Яка", который  стоит  приподняв  нос  к небу.  Слава как бы
внимательно  смотрит
на приборы, а
на  самом деле  разглядывает девушку,
которая рядом. Его пассажиры не просто пассажиры - он ведь с ними один - они
члены его экипажа.  Слава работает с  большим  удовольствием сразу на  троих
пассажиров (и троих
Татьян). Сзади двое мужчин:  один  из них -  бородатый
охотник,  его  ружье  заперто  в  багажнике,  другой  -
командировочный  в
шляпе.  Пассажирка смотрит
на Славу  вот  Такими глазами,  но все-таки  не
Такими, как Славина жена (кстати, тоже  Татьяна), когда он с дельтапланом на
плечах  разбегается по плоской  крыше  своего пятиэтажного  дома. Даже троим
Татьянам  ясно,
что  Слава совершает  отчаянный трюк.
Потом  Слава спел
пилотскую песню, и мы подпевали:  гимн мотору  и ласковые слова  восходящему
ветру  и солнцу. Тем временем  темь  за окном  поредела. Таня смело потушила
свет, и  в комнату  ворвалась  луна. Луна и сама  светила  ярко, но еще  она
отражалась от Когутайского ледника.
- Пошли, - сказал мне Слава, встал и включил свет. - Пора!
Мы вышли из уже запертой гостиницы, и пожилой дядя Магомет в коричневой
бараньей шапке запер  за нами дверь.  С ясного, насквозь просвеченного  неба
летел легонький серебристый снежок совершенно неясного происхождения. Ледник
перед нами вызывающе сиял, и мы невольно остановились.
- Или сегодня или  никогда, - заговорил Слава.
- Через год я уже себе
этого не позволю.
- Почему ты ее не взял с нами?
Он не удостоил меня ответом.
Мы направились вдоль северного склона Чегета по  тропе, где днем людно,
как утром в метро. Только все толкутся на лыжах.  Теперь здесь мы были почти
одни; лишь  изредка  впереди  из  полос  тени  создавалась
одинокая фигура
путника, спешащего из  Терскола в Чегет.  И  неясно еще было: достучится  ли
путник  до
дяди Магомета и как
посмотрит  на него  дядя через стеклянную
запертую дверь.
Мы осмотрели посадочную площадку, и
Слава показал, где надо  развести
костры. И, как положено в таких случаях, сверили часы.
- Дежурный по канатке проснется? - спросил Слава.
- Если обещал, проснется.
Мы пошли опять  по той же  тропе.  Я провожал  его, потому что  успевал
проводить и вернуться, пока он поднимется и подготовит дельтаплан.
Мы шли быстро. Вдруг Слава остановился:
- Эх,  Коля,  -  воскликнул он, -
как прекрасна  жизнь, если  даже  с
девушкой остаться некогда!
Мы дошли почти до Когутайской поляны, ледник уже просвечивал меж сосен,
когда Слава остановился:
- Посмотри на это облачко, - попросил он.  Маленькое прозрачное облачко
скользило между нами и луной.
- Быстро пройдет, - сказал я.
- Слишком быстро... Куда оно идет?
- Туда.
- Вниз по долине?
- Вниз.
Он стоял и дальше идти не собирался.
- Ты что, думаешь, небо затянет?
- Не-ет.
Не затянет... Я  рассчитал,  где будут  ночью потоки вниз по
склону, а где вверх.  Надо уйти от склона в  восходящем потоке. И как  можно
дальше. Это необходимо.  Если этот ветер, который  дует сейчас вверху, через
час опустится - мне крышка.
- Может опуститься?
- Мало вероятно, но все-таки.
Минуту назад я  был с  ним уже там,  в  сияющей  высоте, над  чернеющей
долиной, где  мой приятель зажег три  красных  огонька и стоит, вглядываясь,
вслушиваясь,
и представляет сам  себя  в  полете.  Я  уже разбегался там,
наверху,  на  скалах, за секунду
до того
с замиранием сердца  решившись: 
 ... следующая страница