UCOZ Реклама
Среди стихий
падает снег..." Девочки чуть заметно покачиваются в такт песне. Раздаются стартовые гудки "Омеги", и как выстрел - "арш!" Разгон. Стойка. Лыжница уменьшается, уходит вниз, словно проваливается. И вот уже далеко внизу выходит из цирка, мчится по диагонали. Талий теперь поет громко: "Русское поле... сколько дорог прошагать мне пришлось..." Номер два на старте. - Арш! Толчок. Тело наклонено вперед. Разгон. Стойка... Как красиво она ушла! Только что стояла здесь, рядом и вот - маленькая фигурка на краю ослепительного, поставленного набок снежного поля. Третий номер. Света проходит рядом со мной, я невольно говорю вслух: - Счастливо... - Плохая примета. - Света улыбнулась. "Ни леса, ни моря... Ты со мной, мое поле, студит ветер висок..." Песня и гитара стали вдруг неуместны, я почувствовал, как грубо нарушают они торжественность минуты. Лыжница наклонилась над стартовой планкой. Лица не видно, под горнолыжными очками только рот, губы, из-под шлема россыпью волосы на плечах... Талий кончил петь, кому-то дает указания. Я подхожу к нему. - Талий, что скажешь о Свете? - Хорошая девочка. Здорово ходит. Исключительно! Это у нее от бога. Но тяжело ей. - Почему? - Спорт такой. Здесь не отдохнешь. Он вдруг толкнулся палками, выехал вперед и кому-то дает последние советы. Минут через пятнадцать с финиша сообщили: "Лучшее время у Турундаевской. Исакова с трассы сошла..." Упала?! Проехала мимо ворот? Врезалась в лес?.. - Молодец, Турундаевская, - говорит Талий, - вот о ком надо написать! - Талий, что случилось с Исаковой? - Сейчас узнаем, - говорит Талий, - поехали. Минутный промежуток между стартами. Он бросается по трассе вниз и машет мне рукой: "Поехали!" Я следую за ним и внутренне содрогаюсь от совершаемого мной кощунства. Выхожу на пологую диагональ, начинаю тормозить и, соскочив с трассы, гашу скорость, уезжаю вверх, останавливаюсь. Талий тоже съехал с трассы метрах в ста ниже, мы стоим и ждем, пока проедет очередная лыжница. Вот она уже видна, приближается, вырастает. Привычно видеть такую скорость лишь у машин, у неживых предметов. Лыжница проносится рядом со мной и вдруг качнулась на бугре, вскинула руки, вскрикнула растерянно-резко, но устояла. В конце диагонали повернула вниз, в ворота, - движением усталым, неизящным и очень женским. Талий крикнул что-то мне и поехал по трассе дальше. Но я не решился следовать за ним и медленно стал спускаться по глубокому снегу рядом. Она стояла за "Финишем" в группе мальчишек, и они весело кричали ей: "Света, покажи язык!" Она улыбалась и плотнее сжимала губы. На них тонкие полоски запекшейся крови (падая на трассе, она прикусила язык). Она сама окликнула меня: - Вот видите, плохая примета. - Ты сильно упала?.. - Нет, - мотнула головой, говорит с трудом, - никогда теперь не буду кричать падая. Света проводит рукой по лицу и грустно говорит: - Что буду делать, если на обед не будет манной каши? Она сняла шлем, опять провела рукой по щеке и уже тихо, мне: - Лицо болит, зуб, кажется, выбила... - Отвернулась. В малиновом санитарном рафике мы едем домой, в гостиницу. За окном сквозь сосны мигает солнце. В открытое окно хлещет прохладный, мягкий и в то же время резкий от запаха снега и леса ветер, который бывает весной лишь в жаркий полдень в горах, на высоте двух тысяч метров. - Света, вы любите кататься на
... следующая страница