| UCOZ Реклама Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира
Все. Вершина. Я знал, что круглый набалдашник--это верхушка триагуляционного знака, установленного китайцами в 1975 г. Тренога высотой в 2,5 м теперь занесена полностью и оказалась ниже верхней точки снежного надува на вершине. Признаться, какое-то честолюбивое чувство от того, что здесь стою именно я, все-таки шевельнулось в глубине души. Оно не было резким, внезапным, как не была внезапной сама победа. Слабая надежда на нее, видимо, безотчетно зародилась еще когда было принято решение о выходе нашей двойки из базового лагеря. К утру 4 мая надежда переросла в уверенность, а желание--в обязанность. Поэтому, глядя на Тибет, я не ощутил приступа бурной радости. Я подумал: "Ну вот, наконец-то. Вверх больше не надо. Можно отдохнуть. И что бы теперь ни случилось с погодой, с маршрутом и даже с нами,--все равно, русские побывали на Эвересте". Я достал рацию и вызвал базу. Я сказал: -- Во все стороны идут пути только вниз, прямо передо мной торчит из снега небольшой металлический пупырь. Что будем делать? Евгений Игоревич, не слишком склонный понимать шутки в такой ситуации, начал подробно объяснять, что этот пупырь и нужно заснять, а также снять окружающую панораму и прочее. При этом даже не поздравил с победой. Сегодня, кажется, четвертое мая. Время-- четырнадцать сорок? Да, Да. Нет. Сейчас четырнадцать тридцать пять. Понял. Четырнадцать тридцать пять. Как вы себя чувствуете? Где Эдик? Нормально. Эдик подходит. Уже после нашего разговора Леша Трощиненко крикнул в микрофон: -- Поздравляем от имени хоздвора! Я специально не дошел до треноги, чтобы заснять девственный снег и подход Эдика. Однако не успел я настроить камеру, как Эдик, несмотря на мои просьбы, не останавливаясь и почти наступая на меня, прошел к треноге и плюхнулся рядом, испортив мне весь сюжет. Пришлось снимать так, как есть. Эдик попросил рацию и не спеша поговорил с базой. Потом по моей просьбе снял два плана "Красногорском", потом я достал "Смену-символ". Облака к этому времени поднялись настолько высоко, что окрестных вершин совсем не было видно. Иногда просвечивала Лхоцзе. На севере--необозримые коричневые пространства Тибета, на юге--сплошная облачность. Безусловно, я был счастлив. Оттого, что зашел, оттого, что первый. Здесь была гордость и за успех экспедиции, и за славный ленинградский альпинизм, до обидного малочисленно представленный в Гималаях. Рад, что обошелся-таки без кислорода и до сих пор в хорошем самочувствии и при ясном сознании. Но все эти мысли толпились в глубоких подвалах мозга, подавленные конкретными делами: радиосвязь, кино- и фотосъемка. |