Назад

Среди стихий

улыбающийся и счастливый идет по
ним турист и сует голову в мешок смерти  (мало утешения, что лавины называют
"белой смертью").
Поэтому, например, о горнолыжных путешествиях нужно писать осторожно.
Вообще риск  вслепую -  бессмысленное  занятие.  Это удел  либо ленивых
телом
-  "обходить  далеко, рискнем...",
либо  ленивых
мыслью - "авось
вывезет...". В  слепом риске
человек  не  противопоставляет  трудностям  и
опасностям свою волю, силу, мастерство.
Иное дело на прочных
скалах.  Здесь все очевидно.  Хотя,
конечно,
бывает, люди падают со скал.
В Красноярске  я
разговаривал с Верой
Казимировной Гудвиль.  Она на
Столбах с девяти лет.
- И
Вова, мой  сын,
на Столбах с
девяти  лет.  Я  тогда  работала
инструктором скалолазания и  доверяла  ему  водить "Катушками" на
"Первый"
отдыхающих  из санатория,  и  еще  парнишка  с  ним был,  маленький  такой -
Бекас... Какой ваш  любимый ход? Вы  ходили "Уголком" на "Перья"?  Эх, жаль,
уже неделю радикулит, я бы  сводила вас. "Уголок"!  Я лично любила "Уголок",
он  пришелся по  мне, он  выносит, выталкивает, тут-то  и  борешься за жизнь
(лицо радостное, смеющееся). Нас  испортила веревка. Теперь идешь, думаешь -
лучше бы с веревкой.
В пятидесятом  году
Вера  Казимировна  стала чемпионкой  города
по
спортивному скалолазанию.  В
течение следующих  пятнадцати  лет  она  была
сильнейшим  скалолазом
города,  края,
побеждала
на  матчевых  встречах
городов. С пятьдесят  первого года в одной  команде с ней стал выступать сын
Вова.
- Вот в шестьдесят первом году, в  Ялте, на всесоюзных соревнованиях, я
заняла третье место, и Вова тоже. Мы эти кубки получили, вот этот мой, а это
Вовин, или наоборот, не помню.
В  1965 году Вера  Казимировна
была участницей команды, победившей  в
соревнованиях на приз Евгения Абалакова. Ей тогда было 48 лет.
- Я  любила технически  сложные  трассы, чтобы маленькие  зацепки,  где
щелка  красивая, вертикальные переходики;  это ведь не пожарный спорт, чтобы
по лестнице бегать.  "Митра" - страшная. Раньше не  было страшно,  а веревка
появилась - теперь страшно. А "Уголок" я и сейчас люблю. Вроде бы как по мне
он
пришелся: идешь врасклинку,  и
руками,  и  ногами упираешься, и
все
по-разному, а он тебя выталкивает из угла вон, на простор (на простор!).
На следующий день, под вечер, прямо из города мы отправились на "Дикие"
Столбы. Мы  бежали,
потому что  темнело,
а  впереди  двадцать километров
тайги. На "Дикие" лазают редко, что и привлекло меня.
Ребята,  хорошо тренированные альпинисты, бежали  по тайге, как лоси. И
успевали еще на ходу говорить о больших горах, о  том, как однажды шли много
часов подряд и как было тяжело, - обычные разговоры.  Хорошо, что эти ребята
еще не знают, думал я,  что тяжело в походе  в единственном случае, а именно
если ты  слабее всех. Однажды со  мной такое случилось, и  я три  года потом
"выздоравливал".  А  сейчас я бежал
за  этими ребятами,  и  сердце стучало
радостно и ровно, как в лучшие времени.
Мы были на "Диких"  уже в полной темноте.  Непривычно и  страшно ходить
ночью  по скалам.  Наконец мы поднялись  в "Грифы".  На  площадке, под самой
вершиной скалы,  стоит
бревенчатый домик.  Бревна  сюда
поднимали снизу
лебедкой. Дом красив и удивительно точно вписан в профиль скалы.  Как хорошо
после  ночного лазанья  войти в  замкнутую  безопасность  дома и прилечь  на
широкие нары!
Спрашиваю  Витю Янова, который  привел  нас в  "Грифы": разбиваются  ли
настоящие столбисты? 
 ... следующая страница