Назад

Среди стихий

качает или  мечется
вокруг  снежный
вихрь  -  не  понять:  теряешься
в
пространстве, как летчик в слепом полете, когда отказали приборы.
Но  самолет не имеет  твердой опоры,
а Сергей,  слава богу, стоял  на
земле. И это  не так уж  мало. Правильное  представление о  весе своего тела
чудесным образом преломляется  в сознания в  ощущение вертикали, и  вслед за
тем возникает чувство горизонта. Теперь если в серой мгле появляется хотя бы
один предмет, взвешенный в пространстве, не имеющий связи ни с чем на свете,
то сразу видишь, расположен он выше или ниже тебя.  И это уже много.
Сергей попросил Анатолия идти вперед. Они были связаны тридцатиметровым
репшнуром, и на  таком расстоянии еще можно  было видеть человека, но трудно
было за шумом  ветра расслышать слова. Когда нужно  было взять левее, Сергей
дергал репшнур  один раз,  а  когда  правее -  два  раза. Он  видит  впереди
Анатолия,  и  нужно  уловить как
можно точнее
только одно:
ниже он или
выше. Ниже -  один рывок репшнура - повернуть  правее (сейчас правее потому,
что до этого повернули влево).
Анатолий медленно  поднимается  вверх; надо  следить, чтобы  он шел  по
прямой, а для этого оглядываться на четверых идущих сзади и снова перебегать
взглядом вперед, и пунктир черных пятен  - людей, идущих цепочкой, - означил
линию,  прямую или  изогнутую, и
только  по ней можно  видеть  совершаемые
повороты. Анатолий  начал  опять спускаться,
и  снова нужно ему  повернуть
налево, возвращаясь в тот узкий  коридор между двумя линиями горизонталей на
карте
-  подальше от обрывов.
Эти
линии нарисовал какой-то  незнакомый
человек. А что, если он ошибся?..
Несколько часов назад, еще в палатке на  дне кара, Сергей, рассматривая
карту, проверил, проследил изгибы  линий, произвольные на первый  взгляд, но
на самом деле строго определенные  привычной формой рельефа этих гор, хорошо
знакомых
Сергею.  И  он поверил  человеку,
нарисовавшему горизонтали. Он
запомнил карту  тщательнее,
чем перед  любым экзаменом,
вызубрил,  чтобы
наверняка не провалиться, потому что падать было далеко.
Он в любой момент мог вызвать в сознании картину  плато, на котором они
находились,
и
увидеть,  где  они  на  нем.
Труднее  было
чувствовать
время. Конечно, можно прикрепить часы к лыжной палке и следить за стрелками,
запоминать цифры; но само по себе голое мертвое  время скорее только сбивало
бы, потому что
надо одновременно чувствовать  передвижение, и  скорость, и
расстояние, а подсчитать  и измерить все это  сразу никак нельзя.
Однако и
без  всяких цифр сразу создавалось  общее  представление о главном: "Мы идем
уже достаточно долго,  и этот изгиб линий только  что прошли или  сейчас как
раз на нем"... "Достаточно долго... только  что... сейчас"...  Эти слова или
ощущения,
близкие к
этим  словам, были
важнее  и
понятнее цифр.  И
направления:  все  повороты складывались,
вычитались на  самой поверхности
плато, вот здесь, среди этой пурги,  в которой ничего не  видно. И на компас
Сергей старался смотреть  возможно меньше. Лишь изредка, обратив направления
в цифры на шкале компаса, он на несколько  секунд останавливался и, успокоив
магнитную стрелку, видел, что цифры совпадают.  Он машинально двигал ногами,
руками, дергал за веревочку арретир  компаса, изредка все-таки взглядывал на
часы, посылал по репшнуру сигналы "лево-право", подбирал и выпускал запасные
кольца репшнура,  чтобы ни на секунду не  потерять возможности  мгновенно их
зажать, если Анатолий  улетит с обрыва.  А иногда он  видел уже не  карту, а
зримую светлую объемную  и цветную картину  вокруг себя: плато, ограниченное
обрывами, почему-то зеленое, летнее, и Анатолий идет по нему впереди; вот он
поднимается к середине
водораздела, вот идет по  водоразделу  и как слепой
сваливается  вправо под уклон, к  обрывам. Назад,  дальше нельзя! Один рывок
репшнура... Правильно, правильно, поднимайся,  еще  десяток шагов... и 
 ... следующая страница